Генри киссинджер мировой порядок. Американский мировой порядок. Киссинджер как аналитик и планировщик

Роль государственного деятеля Генри Киссинджера в политике Америки и мировой политике в целом очень велика. С этим согласны не только сторонники его идей, но и противники. В книге «Мировой порядок» он рассматривает состояние мировой политики, выражая своё мнение и пытаясь донести важную информацию до людей, прежде всего до тех, кто стоит у власти.

Автор этой книги начинает издалека, давая возможность читателям понять, как развивалась мировая политика. Он возвращает нас в прошлое, в те события, которые происходили более трёх веков назад. Он пишет о Вестфальском мире, французской революции, Венском конгрессе, общем состоянии Европы, России, США, восточных стран.

В книге Генри Киссинджер говорит о положительных и отрицательных сторонах тех или иных действий. Он сравнивает прошлое с тем, что происходит сейчас. И хотя кажется, что все страны направлены на развитие, но зачастую именно это и становится причиной конфликтов. В мире, где происходит глобализация всего, странам сложно сохранять свои традиции, национальность. Некоторые из них не могут найти верного пути, чтобы войти в мировую систему, но при этом сохранить свои особенности. Очень сложно поддерживать баланс сил. Это может привести к войнам, когда одни не желают понимать других. Автор этой книги рассматривает несколько самых остро стоящих проблем и говорит о том, что мировая политика сейчас находится в тяжёлом положении. Она должна быть подвергнута изменениям в обязательном порядке, иначе ни к чему хорошему это не приведёт.

На нашем сайте вы можете скачать книгу "Мировой порядок" Киссинджер Генри бесплатно и без регистрации в формате fb2, rtf, epub, pdf, txt, читать книгу онлайн или купить книгу в интернет-магазине.

Роль и место Генри Киссинджера в американской и мировой политике уникальны. С этим соглашаются как его сторонники, так и противники. Сплав глубокого интеллекта, эрудиции и практической государственной деятельности остается редким явлением в истории мировой политики. Последняя книга Генри Киссинджера «Мировой порядок» это большое событие, вызывающее оживленную дискуссию. Такая реакция объясняется также тем, что речь, вероятнее всего, идет о последней книге 91-летнего ученого, политика и государственного деятеля.

Киссинджер предпринимает попытку показать историю и эволюцию концепции мирового порядка, которая разворачивается в форме вопросов. Мировой порядок, говорит он, это не цельная юридическая система, ни следствие строительства и воли ведущих держав, а культурный и историческим артефакт, сформированный характером и опытом определенных людей.

Предпосылкой книги является мысль, что мы живем в эпоху беспорядка и хаоса: «В то время как «международное сообщество» сегодня призывается, возможно, более настойчиво, чем в любую другую эру, оно не представляет ясного или согласованного набора целей, методов или пределов. ... Хаос угрожает бок о бок с беспрецедентной взаимозависимостью». Как следствие, потребность выстроить порядок способна сбалансировать конкурирующие желания народов.

Лучшей отправной точкой для такого строительства, по мнению Киссинджера, является вестфальская система баланса сил, родившаяся в Европе. История вестфальской системы для Киссинджера начинается с кардинала Франции Ришелье (1585-1642), который ясно сформулировал доктрину, что «государство было абстрактной и постоянной данностью, существующей в своем собственном праве» и поддерживающей характерные для себя интересы, - государственные соображения (raison d"état ).

Базисный договор (cuius regio, eius religio ) вестфальского мира, говорил, что правители могли установить религию в его стране, но они не будут стремиться навязать свои религиозные принципы другим. Договор отделял внешнюю политику от внутренней, когда государства, становящиеся стандартными блоками европейского порядка, больше не вмешивались во внутренний дела других. «Вестфальская концепция брала разнообразие в качестве своей отправной точки», пишет Киссинджер, и включала «разнообразные общества» в «общий поиск порядка». Критически важно, что «вестфальский мир отразил практическую аккомодацию к действительности, а не уникальному моральному замыслу».

Вместо поиска одной универсальной системы как в Имперском Китае или в раннем Исламе, Европа развивала плюралистическую систему государств, конкурирующих друг с другом и готовых проверять свои амбиции «через общее равновесие сил (мощи)». Равновесие не всегда сохранялось и неизбежно возникали задачи сдерживания усиливающейся державы или гашения иррациональных волн, таких как желание французской революции нести «свободу равенство и братство» всей Европе. После Ватерлоо функции поддержания равновесия на континенте взяла на себя Великобритания. Будучи доминирующей державой, она обеспечивала равновесие на континенте, поддерживая ту или иную державу или союз.

Киссинджер утверждает, что мировая политическая система находится перед историческим поворотным моментом, что связано с несколькими противоречиями, делающими сценарий «конца истории» иллюзорным. Во-первых, сама природа государства, базисного элемента мировой политической системы подвергается давлению с многих направлений. Европа, выдвинув проект ЕС, намеревается сформировать отклик на вызовы через выработку внешней политики на надгосударственном уровне, основываясь, прежде всего, на принципах мягкой мощи и международной бюрократии. Однако представляется достаточно сомнительным, чтобы данное начинание завершилось успехом, если оно не будет поддержано соответствующей стратегией, позволяющей ей стать основой нового мирового порядка. Единая Европа еще не сформулировала все необходимые атрибуты государственности и испытывает вакуум власти внутри ЕС, находясь перед угрозой потери баланса сил на своих границах.

Вызовы в Азии противоположны европейским. Здесь преобладает принцип равновесия сил, не соотносящийся с согласованным понятием законности, - старая угроза и перспектива гегемонии, – что приводит к разногласиям, гонке вооружений, кризисам, которые порой вплотную подходят к кромке открытой конфронтации и войны. Параллельно результатом конфликтов на Ближнем Востоке и Африке становится распад государств на сектантские и этнические элементы. Религиозные повстанцы и движения оперируют в регионе, не считаясь с границами и суверенитетом традиционных государств, порождая феномен падающих государств, не управляющих собственной территорией. «Нигде», замечает Киссинджер, «вызов международного порядка не является столь сложным - как в терминах организации регионального порядка, так и обеспечения совместимости этого порядка с миром и стабильностью в остальной части мира».

Другой серьезной проблемой складывающегося мирового порядка является столкновение между глобальной экономикой и по-прежнему необходимыми традиционными политическими институтами, основанными на национальном государстве. Процессы глобализации игнорируют национальные границы, в то время как внешняя политика их утверждает, стремясь при этом примирить противоречивые национальные цели и идеалы мирового порядка. Речь идет о системном кризисе и, если ведущие державы имеют некоторый запас прочности и в состоянии противостоять ему, государства, втянутые в структурные реформы, на постсоветском пространстве, южных границах ЕС выбирают решения, которые затрудняют функционирование глобальной экономической системы. Новый международный порядок, таким образом, оказывается перед парадоксом, когда его становление зависит от успеха процессов глобализации, вызывающих политическую реакцию, которая вступает в противоречии с ее целями.

Третья серьезная проблема существующего мирового порядка это отсутствие эффективного механизма, посредством которого великие державы, могли бы консультироваться и, возможно, сотрудничать по широкому кругу косвенных проблем. Такой вывод может показаться некорректным на фоне множества международных форумов, тем не менее, природа и частота такого рода встреч не дает возможности говорить о возможности разработки долгосрочной стратегии. Существующие форматы в лучшем случае предполагают обсуждение тактических проблем, в худшем - представляют собой новую форму событий «социальных медиа» на высшем уровне. Современная структура международных законов и норм, если таковая появится, не может основываться только на объединенных декларациях, но должна стать результатом общих убеждений.

Единственный способ избежать повторения истории - установить новый тип отношений между великими державами, основанный на вестфальской системе и балансе сил, применяемой уже глобально, а не регионально. По мнению Киссинджера вестфальская система остается превосходной или, по крайней мере, единственной моделью международного порядка, в рамках которой великие державы XXI века могли бы согласовывать свои интересы и регулировать противоречия, не прибегая к войне. Мир нуждается в руководящем комитете (оргкомитет) ведущих держав, родственного концерту великих держав XIX столетия Европы.

Однако единственный регион, обладающий опытом существования в такой системе это Европа. Прочие великие и набирающие мощь державы XXI века придерживаются универсальных идеологий, которые в своей основе являются не вестфальскими. Кроме того, Соединенные Штаты это не мост, а скорее препятствие, на пути создания нового мирового порядка на вестфальских принципах, благодаря приверженности кодексу прав человека и гуманитарного вмешательства (интервенции). По мнению Киссинджера, новый мировой порядок не может быть установлен, пока американцы настаивают на данных принципах, будучи уже не так сильны, чтобы навязать их, но и не желающих отказаться. Киссинджер понимает, что «Америка не была бы верна себе, если бы оставила этот существенный идеализм. ... Но, чтобы быть эффективными, эти амбициозные аспекты политики должны быть соединены с несентиментальным анализом основных факторов, включая культурные и геополитические конфигурации других регионов, а также самоотверженность и изобретательность противников...»

Сегодня Соединенным Штатам, впервые в его истории, противостоит не христианская европейская сверхдержава, но уверенный себе, последовательный конфуцианский Китай, который знает, что является Срединным царством и Поднебесной. Киссинджер цитирует исследование Гарварда, что в 10 из 15 случаев смена доминирующей мировой державы происходила через войну. В одном из интервью, посвященном выходу книги, Киссинджера спросили, насколько вероятен конфликт между Китаем и США, и, что можно сделать, чтобы избежать такого развития событий. Отвечая, он перефразирует слова Гете: «Если я должен был бы выбирать между справедливостью и беспорядком, с одной стороны, и несправедливостью и порядком, с другой, я буду всегда выбирать последнее».

По мнению ряда авторитетных исследователей одна из задач, которую ставит перед собой патриарх политики Генри Киссинджер - убедить американские элиты в необходимости примирения американского и китайского мировоззрений. Процесс должен протекать через создание механизма мирового порядка, основанного на вестфальской системе и с опорой на древнюю мудрость, звучащую как «инь-янь», на которую он ссылается в конце книги: «единство вещей находится под поверхностью; оно зависит от уравновешенной реакции между противоположностями».

Киссинджер понимает, что история никогда не заканчивается, и новый мировой порядок, выстроенный на таком консенсусе, не будет вечным. Однако он, во всяком случае, сможет обеспечить хотя бы одно поколение мира, что должно расцениваться как достижение. Этот тип многосторонней дипломатии зачастую является медленным и вызывающим неверие в ее возможности, однако он может принести реальные плоды, затрагивающие интересы миллионов людей. Внешняя политика не «история с началом и концом», но «процесс управления и смягчения вечно возвращающихся вызовов». Это «непреклонно расширяющийся кооперативный порядок государств, соблюдающих общие правила и нормы, охватывающий либеральные экономические системы, отказывающийся от территориальных завоеваний, уважающий национальный суверенитет и принимающий совместные и демократические системы правления». Система, которая обеспечивает стабильность через непрерывную настройку и ребалансирование, и это максимум, на что можно надеяться.

Такой подход к установлению регионального и международного порядка на основе различающихся цивилизационных ценностей требует серьезной реорганизации мировой политической системы и является неявной уступкой Китаю, Индии и умеренному Исламу. Россия, и Япония также обладают самобытными историческими понятиями легимности.

Киссинджер не считает, что становление новой системы должно произойти через односторонний отказ США от своей доминирующей роли. Напротив, он приводит доводы в пользу усиления американского лидерства во все более и более связанном мире. Ни одна страна не играла столь большей роли в формировании современного мирового порядка, как Соединенные Штаты, одновременно выражая двойственное отношение касательно участия в нем и стремясь, порой, к изоляционизму. В новой системе США должны играть роль оффшорного стабилизатора в Индийском океане и западной части Тихого океана и других регионах, напоминающую роль Великобритании в Европе.

США потребуется найти баланс между двумя противоречивыми полюсами, когда торжество универсальных принципов сопрягается с признанием реалиев региональной истории, культур и представлений о безопасности. Киссинджер понимает, что это будет достаточно сложно, и когнитивный барьер, рожденный качественным различием между западным мировоззрением и другими цивилизациями это реальность, которую придется преодолевать. И, если Запад готов к такому движению и уже предпринимает некоторые шаги, неизвестно сделают ли другие шаг навстречу. В любом случае, трудно представить появление нового порядка без некоторой мировой конвергенции.

Киссинджер отмечает, что достижение такого баланса и успех в создании нового мирового порядка невозможны при отсутствии всеобъемлющей геополитической стратегии. В собственной рецензии на книгу он пишет: «Современные поиски мирового порядка потребуют когерентной стратегии для установления концепции порядка в пределах , внутри различных регионов и связывания региональных порядков друг с другом. Эти цели не обязательно самоурегулируемые. Триумф радикального движения мог бы принести порядок в один регион, одновременно готовя почву для беспорядка во всех других. Доминирование в военном отношении одной страны в регионе, даже если это приводит к появление порядка, может приводить к кризису в остальной части мира».

Чтобы играть свою роль в развитии мирового порядка XXI столетия, США должны быть готовы ответить на ряд вопросов, говорит Киссинджер в рецензии. «Что мы стремимся предотвратить, вне зависимости от того, как это произошло, и в случае необходимости в одиночку? Что мы стремимся достигнуть, даже если не поддержаны каким-либо многосторонним усилием? Что мы стремимся достигнуть или предотвратить, только если поддержаны альянсом? Во что мы не должны вовлекаться, даже если подталкиваемся к этому многосторонней группой или альянсом? Каковаприродаценностей, которыемыстремимсяпродвигать? Инасколькоприменениеэтихценностейзависитотобстоятельств?»

По мнению ряда рецензентов, Киссинджер блестяще представляет свою точку зрения и стремится повлиять на ход истории. Однако мировой порядок, выстроенный на вестфальской системе 18-19 вв., представляется сомнительным для 21 века, в котором присутствуют влиятельные негосударственные акторы, и граница между внутренней и внешней политикой становится все более призрачной. Более вероятным представляется появление мирового порядка на новых принципах, нежели возврат к вестфальской системе.

Kissinger, Henry. World Order. New York: Penguin, 2014, 432 pp.

Р.Арзуманян

Генри Киссинджер

Мировой порядок

Посвящается Нэнси

Введение

Что такое «мировой порядок»?

В 1961 году, будучи молодым ученым, я во время выступления на конференции в Канзас-Сити вспомнил президента Гарри С. Трумэна. На вопрос о том, какими достижениями своего президентства он более всего гордится, Трумэн ответил: «Тем, что мы целиком и полностью разгромили наших врагов, а затем вернули их обратно в сообщество наций. Мне приятно думать, что только Америке удалось нечто подобное». Сознавая огромное могущество Америки, Трумэн гордился в первую очередь американским гуманизмом и приверженностью демократическим ценностям. Он хотел, чтобы его запомнили не столько как президента победоносной страны, сколько как главу государства, примирившего врагов.

Все преемники Трумэна в той или иной степени следовали его убеждениям, отраженным в этой истории, и аналогичным образом гордились вышеназванными составляющими американской идеи. Отмечу, что на протяжении многих лет сообщество наций, которое они всемерно поддерживали, существовало в рамках «американского консенсуса» – государства сотрудничали, неуклонно расширяя ряды данного мирового порядка, соблюдая общие правила и нормы, развивая либеральную экономику, отказываясь от территориальных завоеваний в пользу уважения национальных суверенитетов и принимая представительную демократическую систему управления. Американские президенты, причем их партийная принадлежность не имела значения, решительно призывали правительства других стран, нередко – весьма пылко и красноречиво – обеспечить соблюдение прав человека и поступательное развитие гражданского общества. Во многих случаях поддержка этих ценностей со стороны Соединенных Штатов и их союзников приводила к значительным преобразованиям в статусе населения конкретного государства.

Тем не менее сегодня у указанной системы, «основанной на правилах», возникли проблемы. Частые увещевания, обращенные к прочим странам, призывы «внести посильный вклад», играть «по правилам двадцать первого столетия» и быть «ответственными участниками процесса» в рамках общей системы координат отчетливо показывают, что не существует общего для всех представления об этой системе, общего для всех понимания «посильного вклада» или «справедливости». За пределами западного мира те регионы, которые принимали минимальное участие в выработке нынешних правил, ставят под сомнение эффективность данных правил в их текущих формулировках и ясно демонстрируют готовность приложить все усилия, чтобы изменить упомянутые правила. Таким образом, «международное сообщество», к которому сегодня взывают, возможно, более настойчиво, чем в любую другую эпоху, не в состоянии согласовать – или хотя бы договориться – об однозначном и непротиворечивом комплексе целей, методов и ограничений.

Мы живем в исторический период, когда налицо упорная, временами почти отчаянная погоня за ускользающей от общего понимания концепцией мирового порядка. Хаос угрожает нам, а вместе с тем формируется беспрецедентная взаимозависимость: распространение оружия массового уничтожения, дезинтеграция былых государств, последствия хищнического отношения к окружающей среде, сохранение, к великому сожалению, практики геноцида и стремительное внедрение новых технологий угрожают усугубить привычные конфликты, обострить их до степени, превосходящей человеческие возможности и границы разума. Новые способы обработки и передачи информации объединяют регионы как никогда прежде, проецируют местные события на глобальный уровень – но так, что препятствуют их полноценному осмыслению, в то же время требуя от государственных лидеров моментальной реакции, хотя бы в форме лозунгов. Неужели мы вступаем в новый период, когда будущее станут определять силы, не признающие ни ограничений, ни какого-либо порядка вообще?

Разновидности мирового порядка

Не будем лукавить: по-настоящему глобального «мирового порядка» никогда не существовало. То, что признается ныне за таковой, сложилось в Западной Европе почти четыре столетия назад, его основы были сформулированы на мирных переговорах в немецкой области Вестфалия, причем без участия – или даже внимания – большинства стран на других континентах и большинства иных цивилизаций. Столетие религиозных распрей и политических потрясений в Центральной Европе достигло кульминации в Тридцатилетнюю войну 1618–1648 годов; это был «мировой» пожар, в котором смешались политические и религиозные противоречия; в ходе войны сражающиеся прибегали к «тотальной войне» против ключевых населенных пунктов, и в результате Центральная Европа лишилась почти четверти населения – из-за боевых действий, болезней и голода. Истощенные противники встретились в Вестфалии, чтобы договориться о совокупности мер, призванных остановить кровопролитие. Религиозное единство дало трещину благодаря утверждению и распространению протестантства; политическое многообразие явилось логичным следствием многочисленности независимых политических единиц, которые участвовали в войне. В итоге получилось так, что Европа первой восприняла привычные условия современного мира: разнообразие политических единиц, ни одна из которых не обладает мощью, достаточной для того, чтобы победить всех остальных; приверженность противоречивым принципам, идеологическим воззрениям и внутренним практикам, и все стремятся обрести некие «нейтральные» правила, регулирующие поведение и смягчающие конфликты.

Вестфальский мир следует трактовать как практическое приближение к реальности, он вовсе не демонстрирует какого бы то ни было уникального нравственного осознания. Этот мир опирается на сосуществование независимых государств, которые воздерживаются от вмешательства во внутренние дела друг друга и сопоставляют собственные амбиции и амбиции прочих с принципом общего равновесия власти. Никакое единоличное притязание на обладание истиной, никакое универсальное правило не сумели воцариться в Европе. Вместо этого каждое государство обзавелось суверенной властью над своей территорией. Каждое соглашалось признавать внутренние структуры и религиозные убеждения соседей как жизненные реалии и воздерживалось от оспаривания их статуса. Подобный баланс сил отныне рассматривался как естественный и желательный, а потому амбиции правителей выступали противовесом друг другу, по крайней мере, в теории ограничивая масштабы конфликтов. Разделенность и многообразие (во многом случайно сложившиеся в развитии европейской истории) стали отличительными признаками новой системы международного порядка – с собственным мировоззрением, собственной философией. В этом смысле усилия европейцев по тушению их «мирового» пожара способствовали формированию и послужили прототипом современного подхода, когда от вынесения абсолютных суждений отрекаются в пользу практичности и экуменизма; это попытка выстроить порядок на разнообразии и сдерживании.

Переговорщики семнадцатого века, составлявшие условия Вестфальского мира, не предполагали, разумеется, что закладывают основы глобальной системы, которая раскинется далеко за пределы Европы. Они даже не попытались привлечь к этому процессу соседнюю Россию, которая в ту пору устанавливала собственный новый порядок после невзгод Смутного времени, причем возводила в закон принципы, кардинально различавшиеся с вестфальским балансом сил: абсолютная монархия, единая государственная религия – православие и территориальная экспансия во всех направлениях. Впрочем, и другие крупные центры силы не воспринимали Вестфальские соглашения (насколько они были вообще осведомлены об этих соглашениях) как имеющие отношение к их территориям и владениям.

Идея мирового порядка была реализована на географическом пространстве, известном государственным деятелям того времени; подобный подход регулярно реализуется во многих регионах. Это в значительной мере объясняется тем, что тогдашние доминирующие технологии нисколько не способствовали созданию единой глобальной системы – сама мысль о последней представлялась непозволительной. Не имея средств взаимодействовать друг с другом на постоянной основе, не располагая возможностями адекватно оценивать «температуру могущества» европейских регионов, каждая суверенная единица трактовала собственный порядок как уникальный, а всех прочих расценивала как «варваров» – которыми управляют в манере, неприемлемой для существующего строя и потому рассматриваемой в качестве потенциальной угрозы. Каждая суверенная единица считала свой порядок идеальным лекалом для общественной организации человечества в целом, воображая, что своим способом управления упорядочивает мир.

На противоположном конце евразийского материка Китай сотворил собственную, иерархическую и теоретически универсальную, концепцию порядка – с собой в ее центре. Китайская система развивалась на протяжении тысячелетий, существовала уже тогда, когда Римская империя правила Европой как единым целым, опираясь не на равенство суверенных государств, а на предполагавшуюся беспредельность притязаний императора. В китайской концепции понятие суверенитета в европейском понимании отсутствовало, поскольку император властвовал над «всей Поднебесной». Он являлся вершиной политической и культурной иерархии, отлаженной и универсальной, которая распространялась от центра мира, каковым являлась китайская столица, вовне, на остальное человечество. Окружающие Китай народы классифицировались по степени варварства, в том числе на основании их зависимости от китайской письменности и культурных достижений (эта космография благополучно дожила до современной эпохи). Китай, с китайской точки зрения, должен повелевать миром, прежде всего вызывая благоговение других обществ своим культурным великолепием и экономическим изобилием, вовлекать эти другие общества в отношения, которые, при надлежащем управлении, способны привести к цели – достижению «поднебесной гармонии».

Если рассматривать пространство между Европой и Китаем, необходимо отметить главенство на этой территории универсальной концепции мирового порядка, которую предложил ислам – с мечтой о единоличном, санкционированном Богом правлении, объединяющем и примиряющем мир. В седьмом веке ислам утвердился на трех континентах благодаря беспрецедентной «волне» религиозной экзальтации и имперской экспансии. После объединения арабского мира, захвата остатков Римской империи и подчинения Персидской империи ислам стал главенствующей религией на Ближнем Востоке, в Северной Африке, во многих областях Азии и части Европы. Исламская версия универсального порядка предусматривала распространение истинной веры на всю «территорию войны», как мусульмане именовали земли, населенные неверными; миру суждено стать единым и обрести гармонию, внемля слову пророка Мухаммада. Пока Европа выстраивала свой мультигосударственный порядок, Османская империя, с метрополией в Турции, возродила эту претензию на единоличное «боговдохновленное» правление и распространила свою власть на арабские земли, бассейн Средиземного моря, Балканы и Восточную Европу. Она, конечно, уделяла внимание зарождающейся межгосударственной Европе, но вовсе не считала, что наблюдает модель для подражания: в европейских договоренностях османам виделся стимул для дальнейшей османской экспансии на запад. Как выразился султан Мехмед II Завоеватель, увещевая итальянские города-государства, этот ранний образчик многополярности в пятнадцатом веке: «Вас двадцать городов… Вы вечно препираетесь между собою… Должна быть одна империя, одна вера, одна власть во всем мире».

Между тем на противоположном от Европы побережье Атлантического океана, в Новом Свете, закладывались основы иного представления о мироустройстве. Европу семнадцатого столетия охватили политические и религиозные конфликты, и пуритане-переселенцы изъявили решительное намерение «исполнить Божий план» и реализовать его в «отдаленной глуши», дабы освободиться от соблюдения установлений существующей (и, по их мнению, «негодной») структуры власти. Там они собирались строить, если цитировать губернатора Джона Уинтропа, который проповедовал в 1630 году на борту корабля, направляющегося в поселение Массачусетс, «град на холме», вдохновляя мир справедливостью своих принципов и силой своего примера. В американском видении мирового порядка мир и баланс сил достигаются естественным путем, древние распри и вражду надлежит оставить в прошлом – едва другие народы усвоят те же самые принципы правления, что и американцы. Задача внешней политики, таким образом, состоит не столько в отстаивании сугубо американских интересов, сколько в распространении общих принципов. Со временем Соединенные Штаты превратились в главного защитника того порядка, который сформулировала Европа. Тем не менее, пусть США подкрепляют своим авторитетом европейские усилия, налицо некая двойственность восприятия – ведь американское видение опирается не на принятие европейской системы сбалансированной власти, а на достижение мира посредством распространения демократических принципов.

Среди всех вышеупомянутых концепций принципы Вестфальского мира рассматриваются – в рамках этой книги – в качестве единственной общепризнанной основы того, что можно определить как существующий мировой порядок. Вестфальская система распространилась по всему миру в качестве «каркаса» межгосударственного и международного порядка, охватывающего различные цивилизации и регионы, поскольку европейцы, расширяя границы своих владений, всюду навязывали собственные представления о международных отношениях. Они частенько «забывали» о понятии суверенитета по отношению к колониям и колонизируемым народам, но когда эти народы начали требовать независимости, их требования основывались именно на вестфальской концепции. Национальная независимость, суверенная государственность, национальные интересы и невмешательство в дела других – все эти принципы оказались эффективными доводами в спорах с колонизаторами, причем как в ходе борьбы за освобождение, так и при защите новообразованных государств.

Современная, ныне глобальная Вестфальская система – которую сегодня принято именовать мировым сообществом, – стремится «облагородить» анархическую сущность мира с помощью обширной сети международных правовых и организационных структур, призванных содействовать открытой торговле и функционированию стабильной международной финансовой системы, установить общие для всех принципы урегулирования международных споров и ограничить масштабы войн, когда те все-таки случаются. Эта межгосударственная система в настоящее время охватывает все культуры и регионы. Ее институты предоставляют нейтральные рамки взаимодействия различных обществ – в значительной степени независимо от исповедуемых в конкретных обществах ценностей.

Генри Киссинджер

Мировой порядок

Посвящается Нэнси

Введение

Что такое «мировой порядок»?

Разновидности мирового порядка

Киссинджер рассматривали «новый мировой порядок» преимущественно не с геостратегических, а с геополитических позиций. Известный политический деятель и историк из США использовал понятие мирового порядка в качестве синонима международного устройства мира, но его подход выдержан в достаточно строгих рамках геополитической теории с изобилием интересных обращений к истории международных отношений и особенно к ретроспективным параллелям современных событий.

И неомондиалистская, и неоатлантистская литература западного мира, в первую очередь США, после окончания «холодной войны» сконцентрировала свое внимание на обсуждении проблем «нового мирового порядка». Он должен был:

- во-первых, закрепить благоприятное для Запада изменение соотношения сил в мире;
- во-вторых, легитимизировать безальтернативность гегемонии США в политико-экономической, военно-стратегической и культурно-духовной сферах жизни современного человечества;
- в-третьих, подчинить глобальное лидерство США реализации американских национальных интересов, которые фактически не имели географических или иных границ и рамок;
- в-четвертых, выработать и внедрить в международные отношения принципы и правила, которые способствовали бы увековечению господствующего положения талассократий. Киссинджер, как и многие другие американские обществоведы, был искренне убежден в преимуществах американского образа жизни и той модели общественного развития, которую США предлагают другим народам мира. Однако он отнюдь не рассматривал их в качестве аргументов, автоматически обеспечивающих преобладание США в современном мире.

Прагматичный подход Киссинджера к международным отношениям в духе «реальной политики», избавленной от излишней идеологизированности, позволил ему достичь разрядки в отношениях США и Запада в целом с Советским Союзом, не в пользу СССР. В 1971 г. было подписано Четырехстороннее соглашение по Западному Берлину, а в 1972 г. - Соглашение об ограничении стратегических наступательных вооружений (ОСВ-1). Он считается инициатором сближения Вашингтона с коммунистическим Китаем, который США пытались использовать в качестве противовеса СССР.

В момент, когда в западных странах господствовала эйфория по случаю победы в «холодной войне», Киссинджер поднял вопрос о том, что «крушение советского коммунизма» «по иронии судьбы поставило Америку лицом к лицу с таким миром, появления которого она на протяжении всей своей истории стремилась избежать». Он считал, что в этом новом мире «национализм обрел второе дыханием, в связи с чем осталось мало оснований полагать, будто старая как мир модель поведения переменилась или имеет тенденцию перемениться в ближайшие десятилетия» . Тем не менее, этот автор с видимым удовольствием цитирует президента Дж. Буша-старшего: «Перед нами встает видение нового партнерства наций, перешагнувших порог «холодной войны». Партнерства, основанного на консультациях, сотрудничестве и коллективных действиях, особенно через международные и региональные организации. Партнерства, объединенного принципом и властью права и поддерживаемого справедливым распределением расходов и обязанностей. Партнерства, целью которого является приращение демократии, приращение процветания, приращение мира и сокращение вооружений» .

Как и большинство других американских ученых Киссинджер не лишен искушения «переделать мир по американскому образу и подобию», но, в отличие от них, полагает, что новый мировой порядок находится не за ближайшим углом истории, а сможет вызреть «лишь в пределах будущего столетия». «Будучи частично продолжением прошлого, а частично беспрецедентным, новый мировой порядок, как и те порядки, на чье место он приходит, должен возникнуть как ответ на три вопроса. Что является фундаментальными составляющими мирового порядка? Каковы способы их взаимодействия? Каковы цели, ради которых происходит подобное взаимодействие?», - пишет этот автор. Чтобы ответить на эти вопросы, американский историк постулирует, что Америка не может ни отгородиться от мира, ни господствовать в нем, поэтому реализовывать свою историческую миссию борца за рецепты морального порядка в международных отношениях США должны поэтапно. Каждый из этапов в таком случае будет представлять собой «сплав из американских ценностей и геополитических необходимостей». Главной из подобных необходимостей Киссинджер считал неизбежность базирования мирового порядка на какой-то одной из многочисленных концепций равновесия сил, то есть этот ученый и политический деятель постулировал обязательное освоение Америкой идеи, существование которой всегда заставляло США чувствовать себя неуютно в этом мире.

Считая процесс становления современного международного порядка (Киссинджер в качестве синонимов использует также термины «мировой порядок» и «система международных отношений») делом весьма длительным и сложным, автор «Дипломатии» выдвигает в качестве основных причин такого положения дел следующие:

- Америка не настолько сильна, чтобы можно было переломить ход истории и заставить человечество поверить в то, что если оно «действительно жаждет мира, то должно воспользоваться американскими рецептами морального порядка»;
- США весьма сложно сделать выбор между исторически сложившимися двумя подходами к ориентированию своей внешнеполитической стратегии - изоляционистским и миссионерским. Страна, по мнению Киссинджера, «не в силах переменить отношения к роли, принятой на себя в ходе исторического развития» (жизнь во имя свободы и процветания всех). Но она не может и требовать от мира «отказа от традиционной дипломатии и принятия свойственного Америке уважительного отношения к международному праву и демократии», так как «до уровня великих держав доросли и другие страны»;
- согласование различных ценностей и самого разнообразного исторического опыта в процессе создания нового международного порядка станет для США новым явлением, крупномасштабным отходом как от изоляционизма ХIХ столетия, так и от американской гегемонии де-факто времен «холодной войны», что не может не вызвать ряд серьезнейших для страны затруднений;
- Европейский союз, политический организм, какого еще не существовало в истории, тоже не может предложить какой-нибудь апробированной модели организации международных отношений в пределах всего земного шара. И в этой части мира необходимо время и усилия для того, чтобы теоретически представить и подготовиться к практическим усилиям по созданию комфортного для Объединенной Европы международного порядка;
- Посткоммунистическая Россия, как и Западная Европа, была занята переосмыслением своей собственной судьбы и определением национальных внешнеполитических приоритетов, от чего зависели и ее позиция в созидании нового международного порядка, и роль, которую она в нем будет играть: демократического партнера или субъекта, таящего реальную или потенциальную угрозу;
- Китай, только после Второй мировой войны вошедший равноправным субъектом в многополюсный мир, после завершения «холодной войны» оказался лицом к лицу с новым для себя соотношением сил в мире и новыми международными возможностями, открывающимися для него в этой связи. Всегда занятый самим собой, Китай так и не породил характерного для Европы дипломатического механизма решения международных дел, и ему всегда была чужда постоянно функционирующая система наподобие европейского равновесия. И для Китая участие в формировании международного порядка представало делом совершенно новым и непростым;
- Япония, которая в годы «холодной войны» отождествила свою внешнюю политику с поддержкой союзных отношений с отстоявшей на тысячи миль от нее Америкой, при новом международном порядке почти неизбежно пересмотрит свою международную стратегию, исходя из специфических вызовов будущего мироустройства. Эта страна стала более чувствительной к равновесию сил в Азии. Для нее Китай, Южная Корея и Юго-Восточная Азия приобретают такое же значение, как атлантическое, тихоокеанское и южноамериканское направления внешней политики для США, что станет импульсом к более автономной и сконцентрированной на собственных интересах японской международной ориентации;
- Индия превращается в ведущую державу Южной Азии, но до этого никогда не играла сколько-нибудь значительных ролей в мировой политике, если не считать ее лидерства в движении неприсоединившихся стран в годы «холодной войны». Она также еще должна избрать соизмеримую с собственным самосознанием роль на сцене международной политики.

Киссинджер делает в этой связи общий вывод, что ни одна из ведущих стран мира, которым предстоит строить новый мировой порядок, не имеет сколько-нибудь значительного или заметного опыта развития и выживания в рамках подобной нарождающейся полигосударственной системы. При этом он отмечает, что возникающий мировой порядок должны будут создавать государственные деятели, которые представляют совершенно разные культуры. Они добились высокого положения благодаря качествам, которые не всегда нужны для управления бюрократическими системами высочайшей сложности, и еще менее годятся для создания международного порядка. К тому же многие из этих лидеров возглавляли страны, лишенные тех исторических качеств, которые были присущи национальным государствам, создавшим организационные принципы и выработавшим ценности всех прежних систем международных отношений. (Это касалось в первую очередь государств, возникших в результате моментального исчезновения бывших многонациональных государств, таких, как СССР, Югославия)

"К 1991 г. демократические страны выиграли «холодную войну». Но стоило им добиться, казалось бы, невероятного, как вновь возникли дебаты на тему основополагающих предпосылок «холодной войны». Был ли Советский Союз вообще угрозой?

Киссинджер, рассматривая новый международный порядок, который начал возникать сразу же после крушения советского коммунизма, подчеркнуто выделял «жизненно важные интересы американской политики в отношении своих союзников в районе Атлантики, в первую очередь по Североатлантическому альянсу и Европейскому Союзу». Он признавал, что основания, на которых базировались эти два института, оказались поколебленными крахом Советского Союза и объединением Германии. С одной стороны, НАТО испытало необходимость адаптации к факту исчезновения мощной военно-политической силы в лице СССР. С другой стороны, Европейский Союз оказался перед проблемой превращения Федеративной Республики Германии из несущей консоли западноевропейской экономической интеграции в ведущую политическую силу ЕС.

Американский политический аналитик исходил из того, что Германия стала до такой степени сильной, что существующие европейские институты не способны сами по себе обеспечить равновесие между ФРГ и ее партнерами по ЕС. К тому же и Европа, как он считал, даже включая Германию, не сможет справиться в одиночку как с возрождением, так и с развалом России. Киссинджер считал, что и то, и другое - наиболее возможные угрожающие результаты постсоветских потрясений. В этой связи указанный автор заключает: «Не в интересах ни одной из стран, чтобы Германия и Россия сконцентрировались друг на друге либо как на главном партнере, либо как на главном оппоненте. Если они чересчур сблизятся, то создадут мощную точку напряжения для западных держав; если будут ссориться, то вовлекут Европу в эскалацию кризисов. У Америки и Европы существует взаимная заинтересованность не допустить, чтобы российская и германская политики бесконтрольно сталкивались в самом центре континента. Без Америки Великобритания и Франция не смогут поддерживать политическое равновесие в Центральной Европе; Германию начнет искушать национализм; России будет не хватать собеседника глобального масштаба. А в отрыве от Европы Америка может превратиться не только психологически, но и географически и геополитически в остров у берегов Евразии» .

Поэтому сама ситуация, возникшая после окончания «холодной войны», как считает Киссинджер, поставила перед НАТО три ряда проблем:

- во-первых, в отношениях внутри самого альянса;
- во-вторых, в отношениях атлантических стран с бывшими сателлитами Советского Союза в Восточной Европе;
- в-третьих, в отношениях государств - преемников СССР, в том числе и Российской Федерации, с североатлантическими нациями и государствами Восточной Европы.

Для лидирующих позиций США в новом международном порядке, по мнению Киссинджера, большое значение будет иметь их способность обеспечивать равновесие сил и национальных интересов основных внешнеполитических игроков в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Дело в том, что уже сейчас «военно-политическая тень» Китая падает на всю Азию и влияет на расчеты других держав, какой бы сдержанной им ни казалась на деле пекинская политика. Азиатские нации не могут не искать противовесов все возрастающему влиянию КНР, в связи с чем серьезно озабочены сохранением вовлеченности США в дела всего тихоокеанского региона. Но в этом также просматриваются границы американского влияния, особенно если иметь в виду отстраненность тихоокеанских стран и их организаций (АСЕАН, АТЭС) от планов и усилий США по институционализации здесь сообщества народов по европейской модели. Поэтому, по всей видимости, США лучше стараться формировать в регионе события, опираясь на двусторонние отношения с крупнейшими странами Азии. В свою очередь, подобная политика может быть успешной лишь в том случае, если здесь сохранится значительное американское военное присутствие. В таком контексте прочность японо-американских отношений явится оборотной стороной китайско-американских отношений, когда напряженность в отношениях Вашингтона и Пекина может создать для Японии искушение отойти от Соединенных Штатов и затеять собственную игру с КНР. С другой стороны, хорошие американо-китайские отношения предстают как залог прочного союза США с Японией. В этом «треугольнике» исчезновение каждой из его сторон сопряжено с огромным риском для всего расклада сил в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Не случайно Г. Киссинджер пришел к общему выводу, что Китай «приветствует вовлечение Америки в дела Азии в качестве противовеса внушающим опасность соседям - Японии и России, а также - в меньшей степени - Индии». Ключом к китайско-американским отношениям, по его мнению, является «молчаливое сотрудничество по вопросам глобальной, особенно азиатской, стратегии». Киссинджер убежден: «То, что Китай жаждет получить от Соединенных Штатов, - это стратегические взаимоотношения, уравновешивающие силы соседей, которых он считает одновременно могущественными и завистливыми. Чтобы достичь подобного уровня координации внешней политики, Китай готов пойти на уступки в области прав человека, но при условии, что они будут обставлены так, словно проистекают из его свободного выбора».

По мнению геополитика, Америка, имеющая с Европой общие ценности, оказалась, тем не менее, неспособной выработать общую политику после «холодной войны». По отношению к Азии все оказалось наоборот: США смогли определить общую желаемую стратегию, но не сумели сблизить ценности, лежащие в основе общей политики. И только в западном полушарии для Америки «прорисовалось совпадение моральных и геополитических принципов». Начатая Дж. Бушем в 1990 г. «битва за Североамериканское соглашение о свободной торговле с Мексикой и Канадой», успешно завершенная Клинтоном в 1993 г., ознаменовала собой «самую новаторскую за всю историю американскую политику по отношению к Латинской Америке». Возникшая перспектива распространить систему свободной торговли от Аляски до мыса Горн, в случае ее реализации, была способна, как считал Киссинджер, превратить Западное полушарие в ключевое пространство нового и гуманного глобального порядка.