Детская книга войны. О чём писали маленькие жертвы большой трагедии. Военные дневники

На фронт призвали меня осень 1941 года. Сейчас я под Сталинградом. Здесь несколько месяцев идут жестокие бои. Короткая передышка и решил записать. Маленький блокнот ношу в кармане гимнастёрки когда-нибудь это я прочту своим детям. Я пехотинец. двигаемся мы днём и ночью. Уже трое суток без отдыха в дождь и снег, вместе с танками комбата Асланова. Хороший командир Ази Асланов, умный и спокойный. Сегодня атаковали хутор Советский, и отбросили немцев на 20 километров. Гоним фашистов, не давая им закрепиться. У всех нас такое настроение, чтобы не давать немцам покоя и гнать их с нашей земли.

Ведём бои, не давая танкам противника переправиться через реку Аксай. Асланов расположил наши танки в овраге. Это была выгодная позиция, потому что немцы не могли стрелять по нашим танкам, зато наши танкисты стреляли по немецким с точностью. Наши подбили около 100 немецких танков и фашистов не пропустили.

Это был самый тяжёлый день. Немцы беспрерывно бомбят. Они с боем заняли хутор Верхне-Кумский. Нам пришлось отступить. Не хватает пехотинцев для поддержки танков. И тогда Асланов снял с танков по одному человеку нам в помощь. На следующий день мы снова взяли хутор Верхне-Кумский

К утру 30 декабря наши танки ворвались в Котельниково и уничтожили последнюю группу немецких танков, пытавшихся прорваться к Волге. У нас короткий отдых в лесу, в лесничестве. Стоит ужасный мороз, дует леденящий ветер. Мы отогреваемся в землянках, читаем письма от родных и готовимся к встрече Нового года.

После ранения и госпиталя я попал в другой полк. Топаем сутками по просёлкам и дорогам, идём по бездорожью. Идти тяжело, так как надо тащить на себе оружие и всё, что надо для боя. По дороге строили мосты из подручных средств, настилали гати. На руках приходилось перетаскивать пушки, грузы, машины. Идём уже несколько дней, сильно промёрзли. Спим урывками часа два. Развели в лесу костёр, выпили горячего кипятка и повалились в изнеможении на валежник.

Впервые спали в не сожжённой деревне Старице, спали в тепле на соломе. Продолжаем идти к реке Луга, чем ближе, тем сильней сопротивление немцев. Нас бомбят всё чаще и чаще. Я не мог без ужаса видеть как вражеские лётчики разбомбили медсанбат. В лесу как-будто безопаснее, мы прижимаемся к деревьям, ища у них защиты. Но когда видишь, что летит бомба, то становится страшно - вдруг она упадёт на тебя и тогда - конец. Вот так и выживаем между бомбёжками, пулемётными очередями, между двумя боями. Скорей бы освободить нашу Родину от немецких захватчиков.

Война подходит к концу. Бои идут на Одере и на подступах к Берлину. А нам дан приказ взять Зееловские высоты. Мы два дня без еды и без отдыха. Немцы беспрерывно бомбят нас, так что нельзя поднять голову. Утром загрохотали тысячи орудий. Стрельба "катюш", миномётов, орудий слились в сплошной гул. Миллионы снарядов, ракет и мин обрушились на вражеские траншеи. Это была артподготовка. Мы торжествовали. Кажется вся наша боль и злость обрушилась на немцев. Это было перед рассветом 16 апреля. Вспыхнули прожекторы, командир взмахнув рукой крикнул нам -" Вперёд". Добежав до немецких траншей, мы стали бить фашистов прикладами, лопатками, поливая их огнём из автоматов. Немцы отчаянно сопротивлялись. Но нам помогли наши танки и артиллерия. Мы продвигались за танками не отставая. К вечеру бой прекратился. Наступила краткая передышка. А рано утром всё началось снова. Снова ударили "катюши" и орудия и мы пошли в атаку на высоты, выбивая оттуда немцев. И 18 апреля Зееловские высоты были взяты, но какой ценой. Многие мои товарище остались там лежать.

Не знаю, вернусь ли я домой, но в воздухе сегодня отчётливо ощущается запах смерти.

Совершенно разные по фактуре, дневники детей наряжают соседством «большого» – и «малого»: «Зубрил алгебру. Наши сдали Орёл». Это настоящие эпосы, «Война и мир» – в ученической тетради. Удивительно, как держится детский взгляд за мирные «мелочи», как чувствуется биение «нормальной» жизни даже в оккупации и блокаде: девочка пишет о первой помаде, мальчик – о первом влечении. Дети – поголовно! – пишут о книгах: Жюль Верн и Горький, школьная программа и семейное чтение, библиотеки и домашние реликвии.... Они пишут о дружбе. И конечно – о любви. Первой, осторожной, несмелой, не доверяемой до конца даже интимному дневнику...

Вообще у них, у наших героев, всё – впервые. Впервые дневник, впервые - война, у них нет опыта старших поколений, нет прививки жизни, у них всё – на живую нитку, взаправду, и нам кажется, что их свидетельства – они самые честные в том, что касается внутреннего мира и отражения в себе мира большого.

Собранные нами дневники разные не только по содержанию, разные они и по «исполнению». В нашем распоряжении и листы перекидного календаря, и записные книжки, и общие тетради в коленкоровых обложках, и школьные в клеточку, и альбомчики с ладонь... У нас есть дневники длинные и короткие. Подробные и не очень. Хранящиеся в запасниках архивов, фондах музеев, есть семейные реликвии на руках у читателей газеты.

Один из читателей, услышав наш призыв предоставить детские дневники, сел и за выходные записал свои юношеские воспоминания, бережно принеся их в понедельник в редакцию. И нам подумалось: ведь может быть и так, что никто за все эти годы не спросил его: «Дед, а как оно было там?», ему не довелось никому доверить детского, сокровенного, больного...

Акция сопричастности – вот что такое труд, который взял на себя «Аиф». Не просто показать войну глазами ребёнка, сквозь призму детского восприятия мира – невинного, трогательного, наивного и так рано возмужавшего, а протянуть ниточку от каждого бьющегося сейчас сердца к сердцу, пережившему главную катастрофу XX века, к человеку даже если и погибшему – но не сдавшемуся, выдюжившему, человеку маленькому, может быть, ровеснику, но видевшему самые страшные страницы истории, которая была, кажется, недавно, а может, уже и давно... Эта ниточка привяжет. И, может быть, удержит. Чтобы не оборвался мир. Такой, оказывается, хрупкий.

Редакция еженедельника «Аргументы и факты»

СЛОВО ДАНИИЛА ГРАНИНА

Дети переносят войну иначе, чем взрослые. И записывают эту войну и всё, что с нею связано, все её ужасы и потрясения они по-другому. Наверное, потому, что дети – безоглядны. Дети наивны, но в то же время они и честны, в первую очередь перед самими собой.

Дневники военных детей – это свидетельства удивительной наблюдательности и беспощадной откровенности, часто невозможной взрослому человеку. Дети замечали явления быта, приметы войны более точно, чем взрослые, лучше реагировали на все происходящие перемены. Их дневники ближе к земле. И потому их свидетельства, их доказательства подчас горазда важнее для историков, чем дневники взрослых.

Одна из самых страшных глав этой книги – самая первая. Ужаснее всего для детей в блокадном Ленинграде, насколько я мог заметить тогда, были бомбёжки и артобстрелы, тёмные улицы и дворы, где ночью не было никакого освещения. Разрывы бомб и снарядов – это была смерть видимая, наглядная, к которой они не могли привыкнуть.

А вот смерть человеческую, окружавшую их на улицах и в домах, они воспринимали спокойнее, чем взрослые, и не ощущали такого страха и безысходности перед ней, может быть, просто потому, что не понимали её, не соотносили с собой.

Но были у детей свои, собственные страхи. А ужаснее всего, как выяснилось, для них был голод. Им гораздо труднее, чем взрослым, было перетерпеть его, они ещё не умели заставлять себя, уговаривать, и от того больше страдали. Вот почему так много строк и страниц в их дневниках посвящено мыслям о еде, мукам голода – и последующих муках совести...

Чем эти дневники были для них, тех, кто их писал? Почти в каждом дневнике прочитывается: «мой лучший друг», «мой единственный советчик»... В дневник не пишут – с дневником говорят. Нет на Земле ближе существа, чем эта тетрадь в коленкоровой обложке, чертёжный блокнот,альбомчик с ладонь... И эта близость, эта потребность – зачастую она возникает именно в первый день войны, когда и были начаты многие из опубликованных в этой книге дневников.

Соприкосновение с детским миром тех военных лет – дело для меня глубоко личное.

Работая над «Блокадной книгой» мы с Алесем Адамовичем поняли, что наиболее достоверно чувства, поведение блокадников выражены именно в детских дневниках. Разыскать эти дневники было непросто. Но несколько поразительно подробных мы всё же нашли. И выяснилось, что как правило, дневник человек вёл, даже не надеясь выжить. Но вместе с тем он понимал исключительность ленинградской блокады и хотел запечатлеть своё свидетельство о ней.

В эпоху переоценки самых важных человеческих ценностей, когда по Европе снова маршируют факельные шествия нацистов, такие свидетельства, как дневники детей войны, крайне важны. Они возвращают нас к себе, к земле, на которой мы родились... И если сегодня кого-то не пронимают свидетельства взрослых, то, может быть, проймут слова детей. И детям нынешним слышнее будут голоса их сверстников, а не взрослых, которые вещают с высоких трибун. Ведь одно дело, когда учитель у доски рассказывает тебе о войне, и совсем другое – когда это делает твой школьный товарищ. Пусть и с разницей в 70 лет.

Конечно, все мы боимся, страшимся, не хотим новой войны. Читая дневники детей, переживших войну минувшую, понимаешь этот ужас ещё сильнее. И поневоле задумываешься: неужели мы смогли прожить без войны всего семь десятилетий? Всего семь десятилетий мира! Ведь этого так мало.

Даниил ГРАНИН, писатель, участник Великой Отечественной войны, почётный гражданин Санкт-Петербурга

СЛОВО ИЛЬИ ГЛАЗУНОВА

Мы жили на Петроградской стороне в когда-то самом прекрасном и богатом городе мира, бывшей столице Российской империи.

Это было нестерпимо давно. Но как будто вчера. А иногда мне кажется, что и сегодня, – настолько всё явно перед глазами... Завывание сирены. Тиканье метронома, которое доносилось из репродукторов. Это было предупреждение об артобстреле города или о его бомбёжке. А затем метроном всегда сменяла бравурная, весёлая музыка, которая действовала на наши души, как реквием. Голод. Вначале, несмотря на огромную слабость, голова была очень ясной... Потом временами начинаешь терять сознание, восприятие реальности нарушается...

Дневник Люды Отс

О комсомолке, ученице 11-й школы Свердловского района Люде Отс мы знаем лишь обстоятельства её смерти, приписанные неизвестно кем от руки в конце толстой тетради её дневника, который передал «АиФ» петербургский архив.

Люда поднималась по парадной лестнице - успела пройти 3 ступеньки, когда снаряд разбил стену дома: 5 осколков попали ей в живот, шестой - в грудную клетку. «Сначала отнесли её в контору ЖАКТа, и только потом сообщили матери». И всё.

16 ноября 1941 г. Почти год, как я не брала дневника в руки. А этот год... проклятый год. Ничего, кроме несчастий, он не принес нам. Но не буду забегать вперед и постараюсь вспомнить, что было в этот год. (...)

21 июня мы уехали на дачу. В ту же самую Карташевку, к той же хозяйке, но уже в другую, лучшую комнату, и к тому же не одна, а с девочкой с нашего дома, Тамарой С. Комнатка славная, устроились хорошо. А на другой день мы были потрясены: Германия напала на нас! Боже, как это подло, низко! Заключив договор, так вероломно обмануть! Но мы, конечно, не уехали обратно, а остались. И жили мы до 14 июля. За этот срок мы увидели много интересного. Начать с того, что наша деревня стоит вдоль шоссе. И вскоре после объявления войны потянулись по шоссе нескончаемой вереницей танки, орудия, войска... Мы встречали их, кидали им сирень, зеленые ветки. Бойцы радостно махали нам, ловили цветы, улыбались. Как приятно было гулять вдоль шоссе, по которому все ехали и ехали войска. А иногда обозы машин в 40-50 останавливались в деревне. И начиналась суетня. Кому молока, кому хлеба, кому просто воды.

Но это все было недолго. Скоро стали приходить неутешительные вести, а затем стали проезжать беженцы из-под Луги, Пскова и др. местечек. А вскоре добрались и до нас. (...) И пришлось нам уехать. Жалко было, но и надо. Приехали мы в город. Несколько недель болтались без дела, а потом Клара поступила на курсы медсестер, а я ходила в школу, помогала там. Потом я перешла в райком ВЛКСМ. (...)

В первых числах августа приехал Витя. Он произведен в лейтенанты. Уехал он в Москву, где получил назначение в Волоколамск, а оттуда в Старую Рузу. Писал он нам все время. А теперь, больше м-ца, как нет от него известий. От Коли не получали ничего с мая м-ца. Когда приехал Витя, я несколько дней не ходила в райком. Потом стала ходить все реже, потом совсем перестала. Через несколько дней я стала ходить в школу, где главным образом дежурила. Во время этих дежурств я очень много разговаривала с Женей Баскаковым из восьмого класса. Очень славный мальчишка и единственный (из тех, кого я знаю), который любит театр. Часами, сидя на чердаке школы, мы болтали о книгах, о театре. О себе. Если бы здесь еще была Нэля! А она 8-го августа уехала с семьей в Казань. Перед отъездом я 2 дня провела у нее. Жалко ей было уезжать из любимого Ленинграда. Но мы думали, что все будет в порядке.

Но ровно через м-ц после ее отъезда, 8 сентября, мы получили «конфетки на первую декаду». (Вначале многое было по карточкам, но были коммерческие магазины, где можно все купить. Нормы большие. Больше, чем достаточно.) Так вот, в этот день нас впервые бомбили. Я как раз дежурила в школе. Вдвоем с Леней И. Мы болтали, а потом услышали, как здорово стреляют из зениток. Мы подошли к окну. Было часа четыре-пять, стоял ясный солнечный день. Снаряды так и сверкали на солнце. Вдруг мы заметили какой-то странный дым, желтый. Мы поднялись на чердак, на крышу. Оттуда мы ясно увидели этот странный дым (это была, как я узнала после, дымовая завеса). А на фоне этого дыма поднималось несколько больших клубов дыма. Сомневаться больше не приходилось: явно это был пожар от бомбежки. С этого началось: частые бомбежки, налеты, жертвы, разрушенные дома. Мало того, враг плотно окружил нас кольцом блокады. Нормы начали снижать и сейчас мы получаем совсем немного. Но ведь чем меньше мы будем получать, тем дольше протянем. Будем надеяться на хороший конец.

Через несколько дней после этого «подарка» я и Клара устроились в госпиталь общественницами, где работаем и сейчас. Школы начали работать 3 ноября. Но мы с Кларой проучились только неделю. Невозможно совмещать учебу с работой в госпитале. А бросить госпиталь, значит остаться без обеда, а это худо. На пустой желудок не много выучишь. И мы с Кларой решили работать, а после войны продолжать учиться. (...)

1 декабря. За эти полмесяца произошло много нового. С 25/XI мы с Кларой работаем в б-ке им. Коминтерна. Получаем с сегодняшнего дня служащие карточки и по 120 руб. жалованья. В эту неделю немец все время обстреливает город из дальнобойных. В дом 19а рядом с нами упал снаряд. У нас вылетели верхние стекла. А вчера мы сидели на работе, и вдруг, как ухнет! Стекла так и посыпались! Попало в здание Кр. Креста, через двор от нашей библиотеки. Жизнь стала тяжелая. Каждый день только хуже и хуже. Правда, наши отобрали Ростов-на-Дону. Молодцы! Но ведь нам от этого не легче. Ленинград в весьма опасном положении. Что-то будет дальше? Неужели придут немцы? (...)

Проклятая война перевернула все вверх дном. Все наши планы и мечты разбились о твердое и жесткое слово: война! Черт возьми, неужели это конец?.. А жить хочется! Нет, мы победим, победим наперекор всем и всему. Мы не погибнем. Мы не можем не победить, потому что... Не все ли равно почему? Победим и точка! Ленинград падет, Москва устоит!

С 20 ноября по 25 декабря 1941 года размер суточного пайка на ребёнка до 12 лет составлял 125 г хлеба, с 25 декабря норма увеличилась до 200 г. Но зачастую хлеб состоял не из муки, иногда на 50% из целлюлозы. Дистрофию назвали «ленинградской болезнью».

Фотохроника ТАСС.

Несмотря на чудовищную обстановку взрослые пытались как-то раскрасить жизнь голодных детей: в каждой детской больнице Новый, 1942 год встретили ёлкой и дополнительным пайком.

Фото РИА Новости.

Из книги Фронтовые записки автора Каменев Владимир Нилович

ФРОНТОВОЙ ДНЕВНИК 17-е февраля 1942 годаВ деревне Жегалово Калининской областиХочется восстановить в памяти события и впечатления последних дней. Письма писать бесполезно - вряд ли дойдут они отсюда.А мысли мои все в далёкой Москве, среди родных, любимых, близких моему

Из книги Спецназ ГРУ в Кандагаре. Военная хроника автора Шипунов Александр

АФГАНСКИЙ ДНЕВНИК РАДИОМИНЕРА 1986 год. Начало весны. Юго-восток Афганистана. Зона ответственности 173-го отдельного отряда специального назначения - провинция Забуль.Группа 2-й роты во время боевого выхода в уезде Шахри-Сафа, выдвинувшись к месту организации «засады»,

Из книги Сотворение мира: Российская армия на Кавказе и Балканах глазами военного корреспондента автора Литовкин Виктор Николаевич

Балканский дневник Июньский марш-бросок двухсот российских десантников из Боснии на главный Косовский аэродром Слатину стал одной из самых больших сенсаций 1999 года. Некоторые политики назвали его авантюрой, поставившей мир на грань новой войны. Другие увидели в нем

Из книги Детская книга войны - Дневники 1941-1945 автора Коллектив авторов

Дневник Юры Рябинкина Юра Рябинкин, живший в Ленинграде с мамой и сестрой, боролся не только с блокадными обстоятельствами, пришедшимися на долю всех, он боролся ещё и с самим собой, со своей совестью, вынужденный делить крохи хлеба с самыми близкими, и честно

Из книги автора

Дневник Юры Утехина Записную книжку, помещающуюся даже на детской ладони, Юрий Утехин передал нам в редакцию сам. Сначала показалось, что перед нами записи осиротевшего мальчишки: большая часть блокнота – описание того, что давали на завтрак, обед и ужин в детском

Из книги автора

Дневник Саши Морозова Об авторе дневника ничего не известно. Мамочка!Сейчас 4 часа, я ухожу в столовую. В своей комнате убрать ничего не успел, потому что когда посмотрел на часы, было около четырех. Во время обстрела находился в коридоре.Крепко целую. Шурик31/8 41 г.

Из книги автора

Дневник Васи Баранова Свой дневник - стопку прошнурованных верёвкой и перелицованных бланков расписания грузовых поездов - остарбайтер Вася Баранов из деревни Мереновка Стародубского района тогда Орловской, а ныне Брянской области начал вести через два дня после

Из книги автора

Дневник Лизы Вейде «Мой отец, Георгий Иванович Вейде, происходил из старинного шведского рода. По всей видимости, его предки служили в русских войсках ещё с петровского времени. По семейной легенде, наш предок Вейде был в начале XVIII века контр-адмиралом и обучал

Из книги автора

Дневник Бори Андреева Свои юношеские записи, сделанные огрызком химического карандаша на угольных шахтах Германии, куда был угнан из псковской деревни, где проводил каникулы, Борис Александрович Андреев держал в специальном шкафчике под «секретным замочком»,

Из книги автора

Дневник Ани Арацкой Этот дневник вёлся под пулями, едва ли не на линии фронта... Сталинград. В войну семья Арацких (отец - столяр, мама - домохозяйка), в которой было 9 детей, жили на поливаемой огнём улице у реки, по адресу: 3-я Набережная, дом 45, - недалеко от того

Из книги автора

Дневник Зои Хабаровой Свой дневник Зоя начала вести ещё за два года до оккупации фашистами Крыма, когда ей было всего 12: «Я всегда была скрытная, даже в семье чувствовала себя одинокой, мне не хватало родительской ласки, дневник стал моим другом...» Отец работал в

Из книги автора

Дневник Володи Борисенко О дневнике, который вёл 13-летний Володя Борисенко в оккупированном Крыму, его родственники знали. Но где находится тетрадь, не помнил даже сам Владимир Фёдорович: то ли осталась в Феодосии, то ли совсем пропала... И только после смерти отца в

Из книги автора

Дневник Жени Воробьёвой Женя училась в школе № 8 города Пушкин под Ленинградом - и это все сведения о ней. Никогда не издававшийся ранее дневник, вернее, его машинописная копия, был разыскан журналистами «АиФ» в Российском государственном архиве

Из книги автора

Дневник Аллы Ржевской Эти страницы попали к нам из брянского архива, где кроме самого дневника, переданного в 2013 году племянницей автора, нашлась и такая сухая справка: «Алла Михайловна Ржевская, потомок писателя Диесперова, родилась 23 января 1928 года. Работала

Из книги автора

Дневник Владика Бердникова Альбом, в котором отрывочные записи, иногда недатированные, сменяются рисунками или вырезанными из листков отрывного календаря наклеенными и от руки раскрашенными картинками; тут же куплеты и лозунги: «За Родину! За Сталина!» Так

Из книги автора

Дневник Саши Ведина В начале войны, когда отец ушёл на фронт, Саше было 11 лет. Его записи берут начало лишь в последний военный год, когда отец уже считался пропавшим без вести: тоскуя по нему, сын украдкой нюхал, доставая из-под матраса, отцовские сигареты «Эпоха»...

Сложно даже представить себе все ужасы и разрушения Второй мировой. Самое яркое представление о ней можно получить из дневников людей, которые своими глазами увидели самый страшный конфликт в мировой истории.

Мичихико Хачия, Хиросима

Мы выдвинулись, но через 20-30 шагов пришлось остановиться. Я задыхался, сердце колотилось, подкашивались ноги. Меня охватило невыносимое чувство жажды, и я попросил Ёко-сан найти хоть немного воды. Но воды нигде не было. Спустя немного времени я собрался с силами и смог двигаться дальше.

На мне все еще не было одежды, хотя я не чувствовал никакого стыда, я даже не заметил, когда меня покинула скромность… Мы медленно двигались по направлению к госпиталю, пока ноги совсем не отказлись меня нести. Силы покинули меня, я не мог идти дальше и попросил жену, которая тоже была сильно ранена, идти одной. Она не хотела, но выбора не было. Ей предстояло идти вперед, чтобы найти кого-то и привести на помощь мне.

6 августа 1945 года над самым центром Хиросимы была сброшена атомная бомба, которая мгновенно убила более четверти населения и оставила после себя чудовищно высокий уровень радиационного заражения. В момент взрыва сотрудник госпиталя по имени Мичихико Хачия отдыхал в своем доме в полутора километрах от эпицентра взрыва. В 1955 году был опубликован дневник, в котором он рассказывает о событиях того дня. В отрывке выше описано то, как он и его жена добирались в госпиталь спустя несколько минут после детонации. Взрывной волной с него сорвало одежду, правая сторона его тела была сильно изранена и обожжена. “Невыносимая жажда” о которой говорит Мичихико является прямым следствием потери жидкости организмом в результате сильнейших ожогов.

Мичихико и его жене посчастливилось выжить. Уровень радиации в районе, где они проживали, увеличился на 27 процентов, а на 800 метров ближе к эпицентру взрыва на 86 процентов. И хотя большинство американских историков согласны с тем, что атомная бомбардировка была необходимостью в деле капитуляции Японии, свидетельства очевидцев, таких как Мичихико, дают четкое представление о том, почему ядерное оружие больше никогда не должно использоваться.

Зигмунт Клуковски, польский доктор

С раннего утра и до позднего вечера мы наблюдали неописуемые в своей жестокости события. Вооруженные солдаты СС, жандармы, “голубая полиция” – все сновали по городу в поисках евреев. Их вытаскивали из домов, сараев, чердаков, погребов – отовсюду, где только можно спрятаться, и собирали на рыночной площади. Выстрелы ружей и пистолетов не умолкали на протяжении всего дня. Иногда в подвалах разрывались ручные гранаты. Евреев били и пинали, не щадя ни женщин, ни детей.

Было застрелено от 400 до 500 евреев. Полякам даже пришлось рыть могилы на еврейском кладбище. Говорят, что около 2000 евреев были в бегах, а тех, кого удалось арестовать, сажали на поезд и увозили в неизвестном направлении. Это был ужасный день, я даже не могу описать всего, что происходило. Вы даже не представляет себе, как по-варварски вели себя немцы. Я полностью сломлен и потерян.

20 января 1942 года 15 нацистских чиновников провели конференцию, на которой утвердили план “Окончательно решение” по уничтожению еврейского народа. Спустя девять месяцев геноцида, они добрались и до польского городка Щебжешин, в одной из больниц которой и работал Зигмунт Клуковски. Он вел дневник, в котором подробно описывал все происходящее во время нацистской оккупации. Несомненно, это было очень рисковым делом, если бы дневник обнаружился, у Клуковски бы не было шансов выжить.

На следующий день, СС покинули местность, оставив польских полицейских добивать оставшихся в живых евреев. Клуковски был бессилен что-либо сделать, он был ужасно возмущен тем, как много его соотечественников приняли участие в истреблении евреев.

Лена Мухина, История блокадного Ленинграда

Мы здесь умираем как мухи от голода, а Сталин вчера давал очередной обед в честь британского министра Энтони Идена. Это отвратительно. Они там набивали свои животы, а у нас и кусочка хлеба нет. Они закатываю блестящие приемы, а мы живем как пещерные люди, как слепые кроты.

Сказать, что русский народ сильно пострадал во время второй мировой войны было бы сильным преуменьшением. По разным источникам, погибло от 7 до 20 миллионов мирных граждан. В одном только Ленинграде за годы осады с сентября 1941 по январь 1944 года от голода умерло около 750 тысяч человек. Этот дневник был написан семнадцатилетней Леной Мухиной, которая жила в Ленинграде.

Когда началась блокада, люди были вынуждены есть крыс, кошек, землю и клей. Было множество случаев каннибализма. В то время Лена жила с тетей, которая трагически погибла от голода месяц спустя. Лене удалось выжить, скрывая смерть тети и продолжая пользоваться ее продовольственной карточкой. Далее в дневнике она описывает свой план побега в Москву. Дневник неожиданно обрывается 25 мая 1942 года, когда она решается совершить опасное путешествие через Ладогу. Лена умерла в 1991 году, за несколько месяцев до распада СССР.

Феликс Ландау, Офицер СС

Я проснулся в шесть утра. Доклад об исполнении. Что ж, я просто палач, а потом копатель могил. Что странного, раз тебе нравится война, значит, и безоружных когда-нибудь придется убивать. Приговорены 23 человека, среди них те две женщины. Невозможно поверить, но они даже стакан воды от нас не приняли.

Я должен был добивать убегающих. Мы отъехали на расстояние километра от города и свернули в лес. Нас было шестеро, нужно было найти подходящее место для захоронения. Через пару минут мы его нашли. Раздали лопаты, чтобы смертники сами вырыли себе могилы. Двое из них плакали.

Остальные проявили невероятное мужество. Что, черт возьми, было сейчас у них в мыслях? Думаю, у каждого теплилась надежда на спасение. Они разделились на три отряда и копали по очереди, всем не хватало лопат. Странно, но я полностью равнодушен. Никакой жалости, ничего. Так и есть. Мое сердце лишь немного быстрее бьется, когда я представляю себя на их месте.

Феликс Ландау был офицером СС, большую часть войны он состоял в отряде Айнзатцкоммандо, мобильный отряд смерти, который преследовал евреев, цыган, польских интеллектуалов и прочих неугодных людей на оккупированной территории. Ландау работал на территории Польши и Украины, устилая убитыми свой путь из города в город.

Его дневник представляет собой детальное описание совершенных зверств, иногда даже графические описания. Эта статья описывает события июля 1941 года в украинском городке Дрогобыч. Отсутствие эмоций было типичным для офицеров СС, совершавших массовые казни. Ландау отличался чрезвычайной жестокостью по отношению к евреям, он стрелял без разбору по евреям, проходящим по улице, из своего окна. После войны его удалось поймать лишь в 1959 году, он был осужден и приговорен к пожизненному заключению. За хорошее поведение его освободили в 1971 году. Умер Ландау в 1983.

Лесли Скиннер, Священник Британской армии

Повсюду горящие танки. Только пепел и горячий металл в танке Биркетта. Нашли только тазовую кость. В других танках еще три тела. Так и не смогли их вытащить. Ужасное занятие.

Дневник капитана Лесли Скиннера описывает события, произошедшие после высадки в Нормандии. Скиннер был священником, призванным на службу в танковый батальон Шервуд Рейнджерс. Он был сильно ранен осколком снаряда, но очень быстро вернулся на фронт и оставался со своим подразделением на протяжении всей кампании в северо-западной Европе. Его заботой было следить за моральным состоянием солдат и проводить ритуалы отпевания погибших. А самой страшной частью его работы было искать тела погибших, чтобы в дальнейшем хоронить должным образом.

Это ужасная работа – собирать тела по кусочкам, пытаясь опознать их, заворачивать в одеяло, чтобы похоронить. Нет пехоты, некому помочь. Командир эскадрильи прислал мне несколько человек в помощь. Отказался. Им самим нужны люди, чтобы сражаться. Трупы – мое дело. Сумасшедшее решение. Меня все время тошнит.

Отец Скиннер передал свой дневник музею в 1991 году. Спустя 10 лет после этого он умер в возрасте 89 лет.

Дэвид Кокер, Заключенный концлагеря

Худощавый, непримечательный человек небольшого роста, жизнерадостное лицо. Фуражка, усы и небольшие очки. Если хотите увидеть весь ужас и страдания в одном человеке, посмотрите на него. Вокруг него куча людей. Высокие ужасные люди, следуют за ним повсеместно, как стая мух. Это производит ужасающее, тревожное впечатление. Они смотрят по сторонам, не находя, на ком остановить взгляд.

Хотя выжившие во времена холокоста написали множество мемуаров, лишь немногие из них делали это прямо в лагере. Один из таких дневников принадлежит Дэвиду Кокеру, голландскому студенту еврейского происхождения, который попал в лагерь Вухт на юге Голландии в феврале 1943 года. Его история очень похожа на историю Анны Франк. Он жил в Амстердаме с родителями и младшим братом, но в отличие от Анны, он начал вести свой дневник уже после заключения.

Хотя заключенным обычно не позволяли писать, Дэвид подружился с лагерным клерком и его женой, а это означало некоторые привилегии. В его дневнике описан Генрих Гиммлер, лидер СС и один из идеологов холокоста. Гиммлер посетил Вухт в феврале 1944 года, тогда-то Кокер увидел живьем того, на ком лежит ответственность за страдания его народа.

Через месяц после этих событий, дневник Кокера был тайно вынесен с территории лагеря. Кокер умер в 1945 году во время переезда в концлагерь Дахау.

Джордж Оруэлл, житель Лондона

Этим утром впервые увидел подбитый самолет. Он падал медленно, носом вниз, как подбитая в небе птица. Невероятная радость среди очевидцев, все спрашивают, точно ли это немецкий. Очень трудно отличить немецкие самолеты от наших. Я полагаю, что это немецкий бомбардировщик, наши здесь только истребители.

Во время войны знаменитый писатель Джордж Оруэлл был одним из 9 миллионов жителей Лондона. Помимо литературной работы, он вел и дневник, повествующий об ужасных событиях войны. Дневник в основном содержит размышления о политике, но иногда довольно точно описывает воздушные бои.

Эта статья относится к 1940 году, когда Королевские ВВС боролись за контроль над воздушным пространством Британии. Может показаться странным, что люди так открыто радуются сбитому самолету, но победа Гитлера в сражении за Британию могла означать начало массированного вторжения. К счастью, британцы оказались победителями, и этого не произошло.

“Джинджер”, Перл-Харбор

Я проснулась в 8:30 от взрыва в Перл-Харбор. Я побежала в кухню, где собралась вся семья кроме папы. Все наблюдали за черным дымом, мы были ужасно взволнованы.

Мы с мамой выбежали на крыльцо, чтобы лучше разглядеть происходящее, как вдруг над нашими головами пронеслись три самолета, так низко, что казалось, их можно потрогать. На крыльях у них виднелись красные круги. Мы все поняли! Бомбы начали падать повсюду. Мы смотрели в окна, не зная, что делать и наблюдали за взрывами. Мы часто видели подобное в кинохрониках из Европы, но здесь все было гораздо хуже.

Мы увидели группы солдат, бежавшие к нам из бараков, как вдруг над ними появились самолеты и начали стрелять, многие падали. Все было в пыли, нам пришлось закрыть окна. В нашем гараже прятались несколько солдат, их застали врасплох, у них даже не было оружия.

Атака Японии на Перл-Харбор в декабре 1941 года превратила два региональных конфликта в Европе и Японии в мировую войну. Бомбардировка военно-морской базы на южном побережье Гавайев унесла жизни 2403 американцев и заставила США вступить в войну. На территории Перл-Харбор проживали не только военнослужащие, но и члены их семей и местные жители. Этот дневник написала семнадцатилетняя старшеклассница по имени Джинжер, ее полное имя не было опубликовано.

Дневник демонстрирует шок, который вызвала эта атака. Японцы напали без объявления войны, поэтому большая часть солдат оказались неподготовленными. Атака длилась всего 90 минут, но принесла огромные разрушения.

Вильгельм Хоффман, немецкий солдат

Командир говорит, что русские сломлены и не смогут долго продержаться. Нам будет несложно дойти до Волги и взять Сталинград. Фюрер знает слабые стороны русских. Победа уже близко.

Важнейшие и самые кровопролитные сражения Второй Мировой войны происходили на восточном фронте. По статистике, на каждого погибшего немца, приходится девять русских. А самым смертоносным сражением стала битва за , продлившаяся пять месяцев.

Это отрывок из дневника Вильгельма Хоффмана, солдата 94 пехотной дивизии. Его дневник – удивительное описание взглядов обычного немецкого солдата до и во время Сталинградской битвы. Этот отрывок написан за месяц до нее. До этого – Германия одерживала победу за победой, и Хоффман был уверен, что вскоре немцы с легкостью захватят город, а затем и остальную Россию.

Конечно же, этого не произошло. Несмотря на все трудности, защитники города отстаивали каждое здание, пока Красная армия готовила контрнаступление. В декабре немцы были окружены. Хоффман уже совсем по-другому оценивает шансы на победу Германии. Отрывок из дневника, датированный 26 декабря 1942 года, сильно контрастирует с тем, что он писал ранее:

Мы доели всех лошадей. Я бы и кота съел, говорят, у кошек вкусное мясо. Солдаты напоминают трупы, ходят как лунатики в поисках чего бы положить в рот. Никто не пытается больше укрываться от русских снарядов, мы не в силах ходить, бежать или прятаться. Будь проклята эта война!

Хоффман погиб под Сталинградом, но точно не известно, где именно и при каких обстоятельствах.

Хаяси Ичизо, японский пилот - камикадзе

Честно говоря, я не могу назвать желание погибнуть за императора искренним, идущим от сердца. Но так суждено. Я не боюсь момента смерти, я боюсь того, как страх повлияет на мое восприятие жизни…

За самую короткую жизнь наберется много воспоминаний. Сложно расстаться с жизнью для того, у кого все хорошо. Но я достиг точки невозврата. Я должен врезаться в судно противника. Чем ближе взлет, тем большее давление я чувствую. Я старался изо всех сил избежать этого. Но теперь я должен проявить мужество.

В обычном представлении, японские камикадзе – просто фанатики, готовые пожертвовать жизнью ради страны. Иногда это правда, но у большинства из них очень сложная история. Одна из них – о Хаячи Ичизо, которого призвали в 1943 году в возрасте 21. Он должен был совершить свою миссию в 1945 году, за месяц до этого он начал вести дневник.

Как и многие студенты, он поступил на службу неподготовленным и мало осведомленным о роли Японии в войне. Хотя его семья не одобряла конфликт, у него не было возможности отказаться. Многие студенты были избраны “Токкотаи” (пилотами-смертниками). Большинству не было и 25, самый младший из них, Юкио Араки погиб в 17 лет (на фото он со своим щенком). По официальным данным, все пилоты-сметртники были волонтерами, но…

Хаяши разрывался между долгом родине и любви к семье, которую он больше не смог бы увидеть. Он исполнил свою миссию 12 апреля 1945 года, за пять месяцев до капитуляции Японии.